«На Востоке, где люди привыкли мыслить не логическими рассуждениями, а образами, кино является единственным возможным средством пропаганды, не требующим предварительной, постепенной подготовки масс. Восточный крестьянин воспринимает то, что он видит на экране, как самую подлинную реальную действительность», – пояснял закавказский соратник Ленина Нариман Нариманов. [Трайнин И. Искусство в культурном походе на востоке СССР. М., 1930. С. 63.]
Киноаппарат тут сам по себе есть знак технического прогресса и цивилизации. Отсюда и отбор материала. Привычное пространство не заслуживает внимания. Камера фиксирует не наличное, а долженствующее с точки зрения нового строя. От наличной реальности с ее традиционным, предельно ритуализованным укладом она едва ли не с презрением отворачивается – в сторону светлого будущего. Энтузиасты, пришедшие в 1920-е, под руководством мэтров из центра увлеченно осваивали технические навыки в прямом и переносном смысле: и опыт владения камерой, и опыт адаптации экранных сюжетных моделей к «национальной специфике». Кинозрелище, врывающееся вместе с революцией в патриархальный мир, завораживает своей небывалостью. В отличие от мира своего прошлого, в подлинности экранного мира они не сомневаются. Его законы для юных энтузиастов и есть законы, по которым, как они полагают, должно строиться светлое будущее. Потому «социалистическое содержание» тут колодка, на которую не без усилий, но вдохновенно натягиваются «национальные формы».
Но там, где веками существовал строжайший запрет на изображение человека, кино оказалось еще и пугающе притягательной ересью. Камера с особой жадностью впитывает в себя человеческие лица. Эта прекрасная жадность окажется определяющей для советского среднеазиатского кино на всем протяжении его истории.
Поколение, создававшее среднеазиатский кинематограф в 1920-е, отворачивалось от прошлого во имя будущего. Для следующего поколения, пришедшего в 1960-х, прошлое вбирается стремительно расширяющимся настоящим. Прошлое для нового поколения – это мир детства, из которого они вышли, выросли; это мир не просто родителей, но и предков. Они возвращаются к нему вновь уже зрелыми людьми, впитавшими в себя опыт мировой культуры. И открывают этот мир заново, в его бытийной мощи. Поэтому кино, ими создаваемое, рождается из равноправного диалога культур Востока и Запада. Они, эти культуры, пристально вглядываются друг в друга в их фильмах. Отсюда такой диапазон литературных первоисточников – от Андрея Платонова до Ромена Гари. Отсюда и столь плодотворная опора на мировой кинематографический опыт – от кино Акиры Куросавы, Кането Синдо или французской «новой волны» до Алексея Германа и Сергея Параджанова. Отсюда и международный резонанс среднеазиатского кино второй половины столетия – оно торжествующее наглядно перерастает региональные рамки.
В культурном диалоге осуществляется акт национальной самоидентификации. Отсюда предельная выразительность экранного пространства и столь же предельная спрессованность предметной фактуры. Перед нами отныне не просто экзотический фон, но мир, в процессе освоения которого интенсивно формируется национальный характер.

Сергей Каптерев, Евгений Марголит