II МОСКОВСКИЙ МЕЖДУНАРОДНЫЙ ФЕСТИВАЛЬ АРХИВНЫХ ФИЛЬМОВ
ПРОСТОЙ СЛУЧАЙ
СССР, «Межрабпомфильм»
1930 г.
ч/б, немой, 8 ч., 2633 м, 96 мин.
1930 г.
ч/б, немой, 8 ч., 2633 м, 96 мин.
Автор сценария: Александр Ржешевский
Режиссер: Всеволод Пудовкин
Сорежиссер: Михаил Доллер
Операторы: Георгий Бобров, Григорий Кабалов
Художник: Сергей Козловский
В ролях: Александр Батурин (Ланговой), Евгения Рогулина (Машенька), Андрей Горчилин (рабочий-подпольщик), Анна Чекулаева (жена подпольщика), Иван Новосельцев (Вася), Мария Белоусова (девушка), Владимир Кузмич (Жёлтиков), Александр Чистяков (дядя Саша), Афанасий Белов (Гриша), Владимир Уральский (солдат), Иван Юдин (друг Лангового).
Режиссер: Всеволод Пудовкин
Сорежиссер: Михаил Доллер
Операторы: Георгий Бобров, Григорий Кабалов
Художник: Сергей Козловский
В ролях: Александр Батурин (Ланговой), Евгения Рогулина (Машенька), Андрей Горчилин (рабочий-подпольщик), Анна Чекулаева (жена подпольщика), Иван Новосельцев (Вася), Мария Белоусова (девушка), Владимир Кузмич (Жёлтиков), Александр Чистяков (дядя Саша), Афанасий Белов (Гриша), Владимир Уральский (солдат), Иван Юдин (друг Лангового).
Аннотация к фильму в каталоге Госфильмофонда «Советские художественные фильмы» (М., изд. «Искусство», т. 1 и 2, 1961).
Мы намеренно приводим аннотации к фильмам начала 1960-х годов, чтобы сохранить восприятие фильмов той эпохи.
Мы намеренно приводим аннотации к фильмам начала 1960-х годов, чтобы сохранить восприятие фильмов той эпохи.
По мотивам фельетона Михаила Кольцова «Устарелая жена».
После гражданской войны в родной город возвращаются защитники молодой Советской республики. Крепкая дружба связывает трех боевых товарищей, бывших красных командиров: Лангового, Желтикова и старшего среди них — дядю Сашу. (…) Друзья часто навещают уютную квартиру Лангового и его жены — Машеньки, которые поженились еще в годы гражданской войны. Верным боевым товарищем была Машенька на фронте. (…). Преданность мужу, безграничная любовь к нему особенно ярко проявляются у Машеньки, когда Ланговой тяжело заболевает. (…) Терпение и забота Машеньки берут свое: Ланговой выздоравливает. Через некоторое время Машенька уезжает отдыхать к своим родным. Во время ее отсутствия Ланговой влюбляется в женщину, которую при случайных обстоятельствах спас от уличной катастрофы. Поведение Лангового встречает хотя и молчаливое, но явное осуждение его друзей. Возвратившаяся от родных Машенька тяжело переживает случившееся. Угрызения совести мучают и Лангового. Наконец он принимает решение вернуться к жене и добивается ее прощения.
После гражданской войны в родной город возвращаются защитники молодой Советской республики. Крепкая дружба связывает трех боевых товарищей, бывших красных командиров: Лангового, Желтикова и старшего среди них — дядю Сашу. (…) Друзья часто навещают уютную квартиру Лангового и его жены — Машеньки, которые поженились еще в годы гражданской войны. Верным боевым товарищем была Машенька на фронте. (…). Преданность мужу, безграничная любовь к нему особенно ярко проявляются у Машеньки, когда Ланговой тяжело заболевает. (…) Терпение и забота Машеньки берут свое: Ланговой выздоравливает. Через некоторое время Машенька уезжает отдыхать к своим родным. Во время ее отсутствия Ланговой влюбляется в женщину, которую при случайных обстоятельствах спас от уличной катастрофы. Поведение Лангового встречает хотя и молчаливое, но явное осуждение его друзей. Возвратившаяся от родных Машенька тяжело переживает случившееся. Угрызения совести мучают и Лангового. Наконец он принимает решение вернуться к жене и добивается ее прощения.
Хотя в основе фильма лежит простая, совершенно бытовая история супружеской измены, Пудовкин и сценарист Александр Ржешевский превращают повествование в рассказ о принципиально новых людях и ситуациях. Уже начальный титр сценария, в итоге не вошедший в картину, должен был побудить зрителя насторожиться: «Не было этого. А может и было… А может и не было… А может и…».
Дальнейшее развитие действия вызывало (и вызывает) еще больше вопросов. В качестве пролога авторы показали встречу некоего подпольщика и участника Гражданской войны со своей семьей. Мужчина обнимает жену, смотрит на пробуждение своего сына, после чего все трое отправляются на прогулку по городу. Но это описание едва ли способно передать смысл разыгрывающихся на экране событий. Вроде бы простая прогулка обретает вдруг невероятную значимость. Другие прохожие и пассажиры автобусов с удивлением и восхищением смотрят на гуляющее семейство. В сценарии всеобщее оживление объяснялось фразой: «Это участник Великой Гражданской войны». Только после этого на экране появляется Павел Ланговой, который оказывается сослуживцем неизвестного героя, но действие опять буксует. Вслед за прологом разворачивается продолжительный флэшбэк, в котором показана битва с участием Лангового. Сцена битвы также решена в эпическом духе: персонажам противостоят взрывы и порывы дыма, противник почти отсутствует – его едва видно на горизонте. Только после этого (прошла примерно половина фильма) действие возвращается в настоящее время, а на экране появляется больной Ланговой.
Итак, заявив, что речь пойдет о героях и людях необычайных, авторы начинают рассказывать историю супружеской измены.
Вообще, «Простой случай» смело можно назвать фильмом переходным. Тут и монтажные последовательности, напоминающие о традициях авангарда 1920-х, и кадры оживающей природы, вызывающие в памяти «Землю» Довженко, и вечно улыбающиеся монументальные герои еще не наступившего, но наступающего завтра, походящие на персонажей кинематографа второй пятилетки («Летчики», «Строгий юноша», «Аэроград»). Еще связанный с прошлой традицией, Пудовкин намечает эскиз скорого будущего кинематографа (другим примером подобной пудовкинской прозорливости можно назвать «Возвращение Василия Бортникова», тяжеловесную картину, представляющую, однако, точный эскиз «оттепельного» кино).
Однако, как это часто бывает с фильмами переходными, «Простой случай» сложно назвать однозначным успехом. Это не ровный фильм, он может вызвать у современного зрителя совсем не те эмоции, которые закладывали в него авторы. Так монументальные, величественные герои «Простого случая», поколение необыкновенных людей, смело шагающих по истории и эту историю создающих, не столько кажутся теперь легендарными предками, сколько напоминают персонажей «Ниночки» Любича. Именно из мира этих любителей маневров и противогазов должна была явиться в Париж героиня Греты Гарбо, не понимающая, зачем местные женщины носят шляпки и шелковые чулки.
Аллегорические кадры болезни и выздоровления Лангового (взрывы, бушующее море, порывы ветра, сотрясающие деревья, а после – тихие волны прибоя, дождь и прорастающие растения) выразительны и хороши, но местами превращаются в чистую абстракцию, ценную саму по себе и очень номинально связанную с действием фильма.
Все это интересно, даже увлекательно смотреть, но спустя десятилетия «Простой случай» кажется более архаичным, чем «Мать», «Конец Санкт-Петербурга» и даже «Потомок Чингисхана». Почему? Вероятно, причину этого стоит искать в изменении отношения Пудовкина к материалу. Если обратиться к его классической революционной трилогии, мы обнаружим, что он активно использует элементы жанрового кино: приключенческий, авантюрный в «Матери», авантюрный и этнографический в «Потомке Чингисхана» или элементы мелодрамы в «Конце Санкт-Петербурга» (фильм заканчивается встречей любящих супругов в тронном зале павшего дворца). В качестве героев он берет обычных, даже несовершенных людей. Используя эти исходные данные как костяк фильма, Пудовкин постепенно нанизывает на них все остальное и «доращивает» своих героев до эпических масштабов. В «Простом случае» он, под влиянием Довженко (это влияние чувствуется и в кадрах пробуждающейся от дождя природы и вообще в эпическом характере повествования), изначально берет себе в герои неких советских богатырей, титанов и первопредков, которых пытается поместить в самый прозаический, повседневный контекст. И тут фокус не срабатывает. Зрителю гораздо проще соотнести себя с героиней-разлучницей, хотя авторы и пытаются показать ее дьявольскую, зловещую природу (сцена с кошкой, которую дядя Саша выкидывает из квартиры), чем с этими вечно улыбающимися и полными жизни людьми, больше напоминающими героев монументальной советской живописи.
В итоге, если не воспринимать «Простой случай» в контексте кинематографических поисков рубежа 1920-х и 1930-х годов, фильм может показаться лишь причудливым реликтом давно ушедшей эпохи.
Максим Семенов
Дальнейшее развитие действия вызывало (и вызывает) еще больше вопросов. В качестве пролога авторы показали встречу некоего подпольщика и участника Гражданской войны со своей семьей. Мужчина обнимает жену, смотрит на пробуждение своего сына, после чего все трое отправляются на прогулку по городу. Но это описание едва ли способно передать смысл разыгрывающихся на экране событий. Вроде бы простая прогулка обретает вдруг невероятную значимость. Другие прохожие и пассажиры автобусов с удивлением и восхищением смотрят на гуляющее семейство. В сценарии всеобщее оживление объяснялось фразой: «Это участник Великой Гражданской войны». Только после этого на экране появляется Павел Ланговой, который оказывается сослуживцем неизвестного героя, но действие опять буксует. Вслед за прологом разворачивается продолжительный флэшбэк, в котором показана битва с участием Лангового. Сцена битвы также решена в эпическом духе: персонажам противостоят взрывы и порывы дыма, противник почти отсутствует – его едва видно на горизонте. Только после этого (прошла примерно половина фильма) действие возвращается в настоящее время, а на экране появляется больной Ланговой.
Итак, заявив, что речь пойдет о героях и людях необычайных, авторы начинают рассказывать историю супружеской измены.
Вообще, «Простой случай» смело можно назвать фильмом переходным. Тут и монтажные последовательности, напоминающие о традициях авангарда 1920-х, и кадры оживающей природы, вызывающие в памяти «Землю» Довженко, и вечно улыбающиеся монументальные герои еще не наступившего, но наступающего завтра, походящие на персонажей кинематографа второй пятилетки («Летчики», «Строгий юноша», «Аэроград»). Еще связанный с прошлой традицией, Пудовкин намечает эскиз скорого будущего кинематографа (другим примером подобной пудовкинской прозорливости можно назвать «Возвращение Василия Бортникова», тяжеловесную картину, представляющую, однако, точный эскиз «оттепельного» кино).
Однако, как это часто бывает с фильмами переходными, «Простой случай» сложно назвать однозначным успехом. Это не ровный фильм, он может вызвать у современного зрителя совсем не те эмоции, которые закладывали в него авторы. Так монументальные, величественные герои «Простого случая», поколение необыкновенных людей, смело шагающих по истории и эту историю создающих, не столько кажутся теперь легендарными предками, сколько напоминают персонажей «Ниночки» Любича. Именно из мира этих любителей маневров и противогазов должна была явиться в Париж героиня Греты Гарбо, не понимающая, зачем местные женщины носят шляпки и шелковые чулки.
Аллегорические кадры болезни и выздоровления Лангового (взрывы, бушующее море, порывы ветра, сотрясающие деревья, а после – тихие волны прибоя, дождь и прорастающие растения) выразительны и хороши, но местами превращаются в чистую абстракцию, ценную саму по себе и очень номинально связанную с действием фильма.
Все это интересно, даже увлекательно смотреть, но спустя десятилетия «Простой случай» кажется более архаичным, чем «Мать», «Конец Санкт-Петербурга» и даже «Потомок Чингисхана». Почему? Вероятно, причину этого стоит искать в изменении отношения Пудовкина к материалу. Если обратиться к его классической революционной трилогии, мы обнаружим, что он активно использует элементы жанрового кино: приключенческий, авантюрный в «Матери», авантюрный и этнографический в «Потомке Чингисхана» или элементы мелодрамы в «Конце Санкт-Петербурга» (фильм заканчивается встречей любящих супругов в тронном зале павшего дворца). В качестве героев он берет обычных, даже несовершенных людей. Используя эти исходные данные как костяк фильма, Пудовкин постепенно нанизывает на них все остальное и «доращивает» своих героев до эпических масштабов. В «Простом случае» он, под влиянием Довженко (это влияние чувствуется и в кадрах пробуждающейся от дождя природы и вообще в эпическом характере повествования), изначально берет себе в герои неких советских богатырей, титанов и первопредков, которых пытается поместить в самый прозаический, повседневный контекст. И тут фокус не срабатывает. Зрителю гораздо проще соотнести себя с героиней-разлучницей, хотя авторы и пытаются показать ее дьявольскую, зловещую природу (сцена с кошкой, которую дядя Саша выкидывает из квартиры), чем с этими вечно улыбающимися и полными жизни людьми, больше напоминающими героев монументальной советской живописи.
В итоге, если не воспринимать «Простой случай» в контексте кинематографических поисков рубежа 1920-х и 1930-х годов, фильм может показаться лишь причудливым реликтом давно ушедшей эпохи.
Максим Семенов