Франция, Parc Film, Marianne Productions, DCP, 1969, 89 минут

Автор сценария и режиссёр: Робер Брессон
Оператор: Гислен Клоке
Композитор: Жан Винер
Художник-постановщик: Пьер Шарбоннье
В ролях: Доминик Санда, Ги Франген, Жанна Лобрэ, Клод Оллье, Жиль Сандье, Доротея Бланк, Жак Кэбадьян

Робер Брессон, перед которым преклонялся Андрей Тарковский, знаменит в первую очередь новаторством своего киноязыка. В его фильмах сочетались изящно выстроенные мизансцены, подчёркнутая лаконичность интонации и отстранённая манера актёрской игры — вернее, отказ от игры как таковой, упор на чтение текста без выражения и аффектированности. Он не считал себя интеллектуалом (при этом, очевидно, им являясь) и хвастал, что до 17 лет вообще не читал книг, но потом страстно полюбил произведения Пруста, Стендаля, Диккенса и, конечно, Достоевского. Брессон признавался в интервью газете(Le Monde, 11 ноября 1971 года), что никогда бы не решился перенести на экран «великие романы» одного из главных русских писателей, однако ему хватило смелости для экранизации двух повестей Федора Михайловича: «Белые ночи», превратившиеся в фильм «Четыре ночи мечтателя», и «Кроткая». Оба произведения он считал довольно пустяковыми, что только развязывало режиссёру руки: оттуда можно было брать интересовавшие его идеи и поступать с ними, как ему вздумается. Поэтому отличия «Кроткой» от литературного первоисточника нисколько не удивляют. Герой Достоевского пускается в книге в исповедальный монолог, сбивчивый и судорожный поток сознания, пытаясь понять, в чём причина отчаянного поступка жены и где здесь его вина. В какой-то мере он сам себе и судья и палач: «…Но для чего она умерла — всё-таки вопрос. Испугалась любви моей, спросила себя серьёзно: принять или не принять, и не вынесла вопроса, и лучше умерла».
У Брессона Люк довольно бесстрастно пересказывает основные события своей далеко не безоблачной семейной жизни старой служанке. Её реакции на рассказ в какой-то момент становятся важнее исповеди — например, когда она сообщает хозяину, что уйдёт от него после похорон. Но Брессона всегда больше интересовали моральные проблемы, причём прежде всего теологического свойства. Сюжет повести лишь предлог для крупного плана распятия, которое за несколько минут до самоубийства разглядывает Кроткая.
Более того, и сама Кроткая, которую мы, конечно, видим в книге лишь глазами убитого горем мужа, в фильме изображена совсем иначе. В образе Доминик Санда видно много всего: гордость, упрямство и чувство собственного достоинства, но нет и намёка на изначально присущую ей кротость. В этом видится некое переосмысление литературного первоисточника: не презрение и не боль, а внутренняя сила героини приводит её к невозможности жить с нелюбимым человеком, признавшимся ей в любви, а распятие как будто придаёт уверенности перед отчаянным шагом.
Режиссёр сохраняет свойственную ему сдержанность тона, напоминая этим даже не свои предыдущие картины, а воспевающего отчуждение Антониони. Неслучайно в фильме есть придуманная Брессоном сцена семейного выхода в театр на «Гамлета» — тут он словно прямым текстом говорит о своём отношении к преувеличенной актёрской игре, к профанации чувств. И всё же это одна из самых эмоциональных и живых картин в его фильмографии — прежде всего из-за работы дебютантки Доминик Санда, бывшей модели, которая на следующий год сыграет в «Конформисте» Бернардо Бертолуччи. Кажется, что сама пылкость её актёрской природы противилась минимализму режиссёрских решений и придала жизнь его теологическим построениям.

Дмитрий Карпюк
кинокритик

23 ноября, вторник