Франция, Les Films Derby, 1937, 84 минуты

Авторы сценария: Лайам О’Флаэрти, Джефф Мюссо
Режиссёр и продюсер: Джефф Мюссо
Композиторы: Джефф Мюссо, Жак Даллин
Художники: Анри Менесье, Серж Пименофф
В ролях: Жан-Луи Барро, Пьер Френе, Вивиан Романс, Александр Риньо, Мади Бери, Фреэль, Людмила Питоефф, Жорж Фламан, Марсель Делэтр, Жан Тиссье

Режиссёр Джефф Мюссо — канонический пример «художника с несложившейся судьбой». Почти всю жизнь — а это без малого сто лет — Мюссо пытался приложить свой талант к кинорежиссуре. Но одни его фильмы не вышли на экран из-за цензурных придирок, другие он не смог закончить из-за войны, третьи же, снятые на закате жизни, в Перу, хоть и были доведены до проката и украсили собой историю перуанской кинематографии, почти никогда не показывались за пределами этой страны. «Пуританин», снятый им в 30-летнем возрасте, получивший престижный приз Деллюка и пророчивший своему создателю большое будущее и великую славу, остался фактически единственным фильмом Мюссо, по которому можно судить о том, каким мог бы, должен был бы стать его по-настоящему авторский кинематограф.
Фактически «русский след» в «Пуританине» совершенно не очевиден. Действие происходит во Франции, в основе — роман ирландца Лайама О’Флаэрти, близкого друга Мюссо, чей бестселлер «Осведомитель» к тому времени уже дважды был экранизирован (Артуром Робисоном (1929) и Джоном Фордом (1935)). Но если о фильме «Пуританин» невозможно говорить, не поминая на каждом шагу «Преступление и наказание», то причиной тому — не одни лишь аллюзии на роман Достоевского, которыми пронизан роман О’Флаэрти (то на правах оммажа, то — полемики). Можно сказать, что не в меньшей степени фильм Мюссо полемизирует с «Преступлением и наказанием» Пьера Шеналя, вышедшим двумя годами ранее и имевшим шумный успех. А можно — что «Пуританин» вообще оказывается своего рода промежуточным итогом, «пунктом назначения» для той тропы, которая была проложена «русским следом» во французском кинематографе между мировыми войнами — и которая будет продолжена в первый же послевоенный год «Человеком в круглой шляпе» Пьера Бийона (по «Вечному мужу») и «Идиотом» Жоржа Лампена.
Мода на «всё русское», установившаяся в мировом кино после большевистской революции и продержавшаяся до конца немой эпохи, в звуковые 1930-е всерьёз удержалась, пожалуй, в одной лишь Франции (хотя отдельные отголоски, разумеется, сохранились и в других европейских кинематографиях, и в Голливуде) — от «Тараса Бульбы» Алексея Грановского до «На дне» Жана Ренуара, от «Товарища» Жака Деваля и Жермена Фрида до «Белых ночей Санкт-Петербурга» Жана Древиля. Дело не в каком-нибудь особом «культурном родстве», не в том даже огромном влиянии, какое оказала русская диаспора студии «Альбатрос» (Société des Films Albatros) на местный кинопроцесс. Просто архетип «русского характера», сложившийся в западном культурном сознании, оказался наиболее уместен, органичен и выгоден именно для французской кинотрадиции.
Сумрачные, пытливые, мятущиеся, а главное — неврастенические персонажи, неудержимые в своём самокопании и мечущиеся в патогенных потёмках рефлексии,— все эти носители «загадочной русской души» как нельзя лучше вписались в то французское кино, что было освящено именами Деллюка, Л’Эрбье и Кирсанова. «Русская» (и прежде всего «достоевская») неврастения и французская киногения идеально подошли друг другу. Загвоздка была лишь в том, что звуковое кино востребовало и вывело в звёзды несколько иной тип актёра, и полемика «Пуританина» с «Преступлением и наказанием» Шеналя идёт прежде всего по этой линии. Пьер Бланшар, сыгравший у Шеналя главную роль, превосходно удерживает и передаёт требуемую взвинченность внутреннего мира героя — но его жесты слишком резки, им явственно недостаёт той гибкости и зыбкости, которых взыскует идеал французской киногении, и неврастения его Раскольникова оборачивается конвульсивностью. Мюссо же, избирая на главную роль в «Пуританине» ЖанаЛуи Барро, насыщает центральный образ теми полутонами и нюансами, той нежностью авторского туше, которая обеспечивает эффект тотальной (несколько лет спустя французы сказали бы — «экзистенциальной») ненадёжности человеческого бытия в отчуждённом мире. Он находит ту точку, в которой устройство персонажа оказывается неотличимо от устройства его ви́дения. Многие историки считают именно эту роль, а не прославленного Дебюро из «Детей райка» лучшей в кинокарьере великого актёра, потому что и сам фильм Джеффа Мюссо «Пуританин», и актёрская природа Барро построены на полужестах, ныряющих в подступающий сумрак и высверкивающих оттуда словно бы лунными бликами. Маска пуританина, которую выбирает себе главный герой Мюссо, прилегает неплотно, кривится и сползает, обнажая двусмысленность человеческой природы.

Алексей Гусев
киновед и кинокритик

19 ноября, пятница

20 ноября, суббота